Преследование военнопленных – не ключевой, но немаловажный эпизод мифологии сталинских репрессий. А в позднесоветскую эпоху однопартийного гуманизма значимость дискуссий на эту тему раздулась от уровня диссидента Александра Солженицына до уровня лауреата Ленинской премии Юрия Бондарева. То есть лежит он в основе фантазийного антиутопического сталинизма – с черными автомобилями, похищающими десятиклассниц с полными ногами для Лаврентия Берии.
Мы взялись за военнопленных, которых по совместительству называют заложниками.
EconomistUA уже писал о деле главы службы протокола главы Кабмина Ежова как о процессе абсолютно сталинском. Теперь мы перешли еще одну моральную черту и принялись реализовывать даже не реальный, а мифический сталинизм. Мы взялись за военнопленных, которых по совместительству называют заложниками.
Против четырнадцати из 73-х освобожденных на днях военнопленных возбуждены уголовные дела за дезертирство. Об этом сообщил на своей странице в Фейсбуке советник президента Юрий Бирюков. Возможно, кто-то не в курсе, однако при Сталине тоже не было уголовной ответственности за попадание в плен. Обвиняли бывших военнопленных в дезертирстве, а еще в сотрудничестве с органами разведки и контрразведки противника в период пребывания в плену. Вот только процент тогда был другой и, как ни странно, не в пользу современной Украины.
Возьмем официальную статистику времен войны. Так, по состоянию на первое октября 1944 года, для проверки бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену или в окружении противника, были созданы спецлагеря НКВД. Проверка размещенных в спецлагерях военнослужащих Красной Армии проводилась отделами контрразведки «Смерш». Всего через спецлагеря прошло 354 592 человека. Из них в Красную Армию было возвращено 249 416 человек – 231 034 в воинские части через военкоматы, 18 382 для формирования штурмовых батальонов, 30 749 переведено в промышленность, 5924 в конвойные войска и войска охраны спецлагерей, и лишь 11 556 человек были арестованы СМЕРШем. Из них 2083 человека были выявлены как агенты разведки и контрразведки. По разным причинам убыло 5347 человек — в госпитали, лазареты и умерли в процессе фильтрации.
Таким образом из 302 992 человек было арестовано 11556 человек. То есть 3,8%. Сравним эти цифры с современной статистикой: из 73 освобожденных пленных, репрессиям могут быть подвергнуты 14 человек. То есть, 19,2%. Разумеется, не все они будут репрессированы, однако с большой вероятностью можно предположить, что итоговая статистика от г-на Бирюкова окажется не лучше таковой в сталинские времена.
Как так получилось, что осуждая ошибки и преступления из советского прошлого, мы точь-в-точь их повторяем? При этом, чем яростнее мы отметаем это прошлое, тем громче оно стучится в наши двери. В начале 50-х, когда общество действительно избавляло себя от авторитарных тенденций, разоблачение преступлений культа личности было реально нацелено на построение более гуманного общества. Однако чем дальше мы уходили от сталинской эпохи, тем меньшее отношение ее критика имела к реальности, и тем в большей степени она становилась метафорой для конфликтов совершенно иного рода.
Сегодня, когда общество пришло в состояние новой идеологизации, борьба с жупелом прошлого стала признаком лояльности и способом карьерного продвижения.
Так, уже в 1970-80-х тема сталинизма стала парадигмой конфликта поколений. Люди, не заставшие сталинскую эпоху или заставшие ее в юном возрасте, таким образом утверждали свое право действовать без оглядки на мнение и пожелания старших, якобы замазанных коллективной виной авторов нескольких миллионов доносов. Сегодня, правда, эти люди сами пишут доносы на своих соседей, уличая их, например, в бытовом сепаратизме. Однако аналогии со сталинской эпохой в упор отказываются замечать. В 1990-е тема Сталина и сталинизма служила моральным оправданием процессам присвоения общенациональной собственности и превращения ее в частную. «Он хочет вернуть тоталитарные сталинские порядки», – говорилось в адрес каждого, кто считал политику приватизации антинародной. Сегодня, когда общество пришло в состояние новой идеологизации, борьба с жупелом прошлого стала признаком лояльности и способом карьерного продвижения. Так вернулась практика поиска врагов народа. Вот только во враги стали записывать тех, кто оправдывает преступления, совершенные на основе прежнего идеологического проекта.
Ведь тому же г-ну Бирюкову куда важнее героическая поза и игра желваками, чем жизни сограждан – и тех, кто в силу происхождения оказался под обстрелами артиллерии, и тех, кто оказался в окопах или в плену. Жертвы с обеих сторон – мирные жители, военнопленные, репрессированные, как по политическим обвинениям, так и по обвинениям в дезертирстве – это для него и ему подобных лишь статистика, которой удобно манипулировать, защищая карьеру и статус. И длиться все это будет до тех пор, пока общество, а вместе с ним и его элиты, не устанут от бесконечной игры в «Слабое звено» и не перейдут к более прозрачным правилам, как это сделали наши предшественники в 1950-х годах. Главное – как можно меньше сводить счеты. Иначе, отказываясь от нынешней парадигмы, чрезвычайно сложно не угодить в западню новых зачисток. Ведь, как говорил Иосиф Сталин: «Лес рубят – щепки летят».
Мирослав Буряк
