Капиталистические преобразования, ровно сорок лет назад начатые Менахемом Бегином, премьер-министром Израиля, оказались поистине революционными. Задача была отнюдь не легкой, однако нынешняя израильская экономика — живая, гибкая, изобретательная — родилась именно тогда. Правда, тогда об этом никто еще не подозревал…
17 мая 1977 г. израильтяне теснились у своих черно-белых телевизоров, дожидаясь передачи, посвященной итогам завершавшейся избирательной кампании. Ровно в 10 часов вечера на экране появился Хаим Явин, диктор единственного израильского телеканала, человек хладнокровный и неизменно сдержанный. Но в тот вечер всю его сдержанность словно ветром сдуло. «Ма’хапач!» простонал он, используя один из относительно мягких синонимов, которыми на иврите может выражаться понятие «революция». Впоследствии выяснилось: этот синоним Явин старательно подобрал по дороге в студию, опасаясь обронить необдуманное слово и тем вызвать всеобщую панику.
И все же общество дрогнуло. Ни разу прежде не сменялась в Израиле правящая партия. За всю новейшую историю страны социалистическая МАПАЙ («Партия рабочих Земли Израильской»), основанная Давидом Бен-Гурионом, а затем возглавленная Шимоном Пересом, его учеником и последователем, впервые лишилась государственной власти.
Вдобавок, у власти очутился Менахем Бегин. Бегин, проигравший восемь избирательных кампаний подряд. Бегин, которого политические противники неустанно называли «фашистом» (неверно), «уличным демагогом и смутьяном» (верно), «врагом народовластия» (чепуха) и «террористом в отставке» (верно, только здесь потребуется разъяснение).
Самым ядовитым из обидных слов, адресованных Бегину, было, пожалуй, «капиталист». Это звучало довольно глупо применительно к человеку, родившемуся бедняком и оставшимся таковым на всю жизнь. Даже став премьер-министром, Бегин покупал себе костюмы в рассрочку.
От основания Израильского государства и до выборов 1977 года МАПАЙ вместе с примкнувшей к ней трудовой федерацией «Гистадрут» содержали под жестким контролем и сельское хозяйство, и промышленность, и здравоохранение, и социальное обеспечение — а также образование, жилищное строительство, радиовещание и т. д. От социалистов не ускользала ни единая мелочь. В 1964 году правительство запретило музыку «Битлов», якобы тлетворно влиявшую на израильскую молодежь.
Бегин, познакомившийся в годы Второй Мировой войны с порядками советского ГУЛАГа, смотрел на подобное правление весьма скептически. Он дал министру финансов Симхе Эрлиху простейшее наставление: сделайте экономику свободной — и улучшите жизнь простого народа, то есть сторонников правоцентристской национал-либеральной партии «Ликуд».
Эрлих, владелец маленькой фабрики оптических изделий в Тель-Авиве, был шестидесятилетним розовощеким коротышкой, привередливым и неразговорчивым, прослужившим в Финансовом комитете Кнессета много лет, но всегда хранившим тайную верность Ликуду. Этот человек не получил никакого формального образования. Израильские печать и радио твердили, будто Эрлих следует наставлениям Мильтона Фридмана — американского экономиста, незадолго до того получившего Нобелевскую премию и проповедовавшего полную рыночную свободу. Но вот беда: Эрлих, не умевший ни говорить, ни читать по-английски, навряд ли сумел бы отличить Мильтона Фридмана от Джона Мильтона.
За несколько месяцев до избирательной кампании 1977-го Эрлих, выступая перед собранием деловых людей, изложил свое экономическое «кредо»: Израиль чересчур мал и слишком беден, чтобы оставаться “государством всеобщего благосостояния” — обладающим системой социального обеспечения, предоставляющим бесплатное обучение и т. п.
Насчет размеров Израиля и его тогдашнего населения (3,5 млн) Эрлих говорил чистую правду. И касаемо сравнительной бедности тоже не лгал. Израильская экономика больше напоминала народное хозяйство коммунистических стран Восточной Европы, нежели западных государств. И все же, благосостояние израильское было далеко не плохим. Народ получал бесплатное среднее и недорогое высшее образование; здравоохранение оставалось общедоступным, а врачебное обслуживание — превосходным, питание — дешевым. Каждый желающий получал работу, охрана труда была надежной, а социальные услуги — вполне приличными.
Одна загвоздка: расплачиваться за все перечисленное доводилось ценой чудовищных подоходных налогов, высоких пошлин, которыми облагались привозные предметы роскоши (а предметами роскоши не считались разве что зубочистки), низких окладов и довольно скверного качества всех отечественных изделий.
Эрлих, как и Бегин, считал: порочная идеология и политическая жадность социалистов буквально душат израильскую экономику. И перед Эрлихом поставили задачу: коренным образом изменить сложившееся положение к лучшему. Трудно было найти человека, настолько не способного выполнить полученное поручение.
В Министерстве финансов Эрлих оказался одинок. Старшие сотрудники, преимущественно ярые приверженцы Трудовой партии, придерживались кейнсианской экономической теории (Keynesian economics) и всячески блюли status quo. Помощи от них было не больше, чем от козла молока. Однако Эрлих упорно и мучительно развивал свою программу: прекратить регулирование иностранной валюты, ограничить препятствия к импорту, разрешить свободное обращение и обмен израильского фунта (лиры), бывшего денежной единицей в 1952—1980 гг., урезать бюджетные расходы, сократить раздувшийся бюрократический штат и ослабить мощь рабочей партии, введя обязательное третейское разбирательство любых трудовых споров.
Замышлялся свободный рынок неплохо. А вот на практике замыслы Эрлиха потерпели поистине эпическое фиаско. Осуществить удалось лишь несколько незначительных реформ. Валютные послабления пришлись народу по душе. Мелкие дельцы вопили от восторга. Но вот урезание бюджетных расходов не слишком-то понравилось рабочим избирателям, на чьи голоса Ликуд опирался в первую очередь. Тонкости валютные и налоговые были среднему рабочему и непонятны, и безразличны, а вот спокойно смотреть, как субсидии, причитающиеся его семье, урезаются просто потому, что умники из Тель-Авива спешат предотвратить какую-то инфляцию, рабочий отнюдь не желал. Раздался ропот — настолько громкий, что внял ему и Бегин. Министру финансов было велено: полегче с уменьшением бюджетных расходов! Окажется мало денег — запустим печатный станок на монетном дворе.
Инфляция была одной из главных израильских невзгод со времен Войны Судного дня (1973 г.). Обновление армии и военно-воздушных сил требовало таких денежных затрат, что никакой печатный станок выручить не мог. А после «нефтяного бойкота», когда возросла цена горючего, инфляция составила около 30% и помогла партии Ликуд победить на выборах 1977 года.
К сожалению, ничего не сумел поделать и Ликуд. Спустя два года инфляция израильского фунта достигла 110%, а Эрлиха, образно выражаясь, выслали в «политическую Сибирь» – назначили министром сельского хозяйства.
Но до лучших дней было еще не близко. Следующий министр финансов, Игаль Горовиц (Игаль Гурвиц; англ.: Yigal Horowitz), изъял из обращения фунт и заменил его шекелем — «сребреником». Библейское слово никого не одурачило. Израильская валюта сменила название, однако осталась обесцененной, и вскоре все хозяйственные расчеты начали проводиться в долларах, стоимость которых на черном рынке взлетела до небес.
Именно тогда Бегин сосредоточил усилия на том, чтобы помириться с Египтом. Намечались уничтожение иракского ядерного реактора, создание поселков на Западном берегу реки Иордан, борьба с палестинскими террористами, просачивавшимися в Израиль через северный рубеж. Накануне Ливанской войны 1982 года Министерство финансов, ныне возглавляемое четвертым по счету министром, предупреждало: боевые действия обернутся настоящим экономическим бременем. Бегин передернул плечами и процитировал Наполеона: «Конница пойдет в атаку, а вьючные мулы пойдут за ней и подоспеют позже».
Но министерство знало, чтó говорило. Когда Бегин выходил в отставку (1983), инфляция достигала примерно 300% и всё продолжала расти. После новых выборов, при которых Трудовая партия Авода и «Ликуд» получили поровну голосов, образовалось Правительство народного единства (1985 г.). Возглавил его Шимон Перес, предводитель Аводы. Он и министр финансов Ицхак Модаи, представлявший «Ликуд», разработали дерзкий, политически рискованный план хозяйственного оздоровления. Он предполагал значительное сокращение бюджета и бюджетного дефицита, регулирование заработной платы и ценообразования, введение новой валюты — «нового шекеля», девальвированного на 20%. Право Банка Израиля выпускать новые банкноты ограничили.
Удивления достойно: эти меры оказались действенными. За один лишь год инфляция уменьшилась вдвое, а через десять лет снизилась до приемлемых 10%. Угроза экономического и общественного краха осталась неприятным воспоминанием.
Социалисту Пересу нелегко было пойти на уступки, покончившие, по сути, с мечтой «рабочего сионизма» о полностью контролируемом обществе «равноправных тружеников». Но Перес ясно видел то, что Эрлих только смутно угадывал: Израиль способен устремляться в будущее только на волне всемирного капиталистического рынка — вполне свободного.
И уже в 1990-е гг. целый миллион еврейских иммигрантов, предприимчивых и полных энергии, перебрался в Израиль. Университеты и отборные армейские подразделения стали буквально плодить компьютерных умельцев, технических новаторов, молодых ученых, получавших магистерские степени. Премьер-министр Ицхак Рабин (еще один отпрыск социалистической матушки-МАПАЙ) обратил себе на пользу этот приток людского капитала, предложив зарубежным инвесторам щедрейшие налоговые льготы. А спустя еще несколько лет министром финансов стал Биньямин Нетаньяху, убежденный последователь Мильтона Фридмана. Нетаньяху провел широчайшую приватизацию, снизил подоходные налоги и налог на прибыль предприятий.
Но все же отдадим должное и Менахему Бегину: вопреки всем экономическим невзгодам и бедам, его Ликуд правил государством едва ли не все последние сорок лет — и правит сегодня.
Когда наступил 2010 год, Израиль приняли в Организацию экономического сотрудничества и развития (Organization for Economic Cooperation and Development), в сообщество процветающих государств, которые поощряют свободный рынок. Численность израильского населения превышает сегодня 8 миллионов человек. Израиль больше не «чересчур мал» и не «слишком беден». Израиль стал жизнеспособным «государством всеобщего благосостояния». Впрочем, как однажды выразился Эрлих, не настолько простодушным, чтобы напропалую хвастаться своими капиталистическими достижениями.
По материалам зарубежной печати.