Человек я не киевский — провинциальный. Правда, нас таких сейчас в Киеве большинство, подавляющее… просто многие происхождение свое неблагородное стараются спрятать, а я нет, я не стесняюсь, мне за корни свои несложные совсем не стыдно. По профессии я милиционер, назовем это так. Работать я начинал еще в советских органах, в 1988 году, когда СССР бурил землю носом, пытаясь найти выход из сложившегося положения. Страны той уже давно нет, но я еще есть, я все еще здесь, а новая страна бурит землю носом не меньше той, старой. Все эти бурные годы я продолжал работать во внутренних органах, с недоверием наблюдая происходящее вокруг и находясь в полном удивлении от того, что одни люди могут делать другим людям за деньги. Привыкший ко многому, повидавший немало, до ноября 2013 года я дожил в полной уверенности, что ничего меня в этой жизни больше удивить не в состоянии. Умозаключение это, однако, оказалось ошибочным.
Как обеспокоенные граждане успели все это сделать за какой-то жалкий час после объявления в прессе о предательстве азаровского правительства интересов украинского народа, а, главное, разобраться в столь сложном вопросе, мне было не ясно.
Утром двадцать первого ноября 2013 года я узнал из прессы о том, что украинское правительство приостановило подготовку подписания соглашения об ассоциации с Европейским Союзом. Двадцать восьмого ноября в Вильнюсе должен был открыться саммит Восточного партнерства, главным событием которого должно было быть подписание вот этого самого соглашения, о приостановке которого я только что прочел в газете. Неувязочка, конечно, получается, подумал тогда я, не сильно в новость эту погружаясь. Однако, когда я пришел через час после этого на работу, то узнал от коллег, что в центре города происходит не совсем им понятное общественное движение размером в пару сот людей, глубоко таким правительственным вероломством обеспокоенных. Минуточку, подумал я, а когда же они успели так этим вопросом обеспокоиться и уже в центр Киева со своей озабоченностью прибыть, да еще и транспаранты с лозунгами нарисовать, не говоря о том, что лозунги были настолько красивыми, что их явно еще и придумать надо было. Такое с кондачка за пять минут не напишешь. Ну, лично у меня, хотя за свою профессиональную жизнь я написал не одну тысячу протоколов, а это, поверьте, очень литературная работа, написать такие гладкие лозунги так быстро не получится. Как обеспокоенные граждане успели все это сделать за какой-то жалкий час после объявления в прессе о предательстве азаровского правительства интересов украинского народа, а, главное, разобраться в столь сложном вопросе, мне было не ясно.
Да, все они были профессиональными революционерами, в основной своей массе нигде реально не работающими.
Милиционеры всех стран и народов имеют много общего. К примеру, они не верят людям и считают, что те всегда врут, а всё потому, что в основном общаются с теми людьми, которые действительно редко говорят им правду. Ну, остановил вас гаишник за красный свет, и что, вы ему честно в глаза говорите — да, нарушил. Никогда такого никто не говорит. А ведь случаются случаи и посерьезнее. Поэтому все милиционеры в мире, приходя на работу, начинают выслушивать людей, которые им врут. Потому «Не верю!» Станиславского — это про нас, милиционеров всех стран и континентов. А еще больше мы не верим в случайности, потому как случайностей в нашем деле не бывает. Так вот, придя в то злосчастное утро 21 ноября 2013 года на работу и увидев происходящее, я уже насторожился, потому как случайность со столь быстро возмутившимися активистами была слишком уже большой. Весь центр Киева, для тех, кто не знает, обвешан камерами внешнего наблюдения. Сделано это для того, чтобы облегчить работу правоохранительных органов в деле поддержания общественного порядка. Такое есть во всем мире, только мы в этом вопросе еще сильно отстаем из-за вечного дефицита финансовых средств. В моем кабинете имелись мониторы, соединенные с этими камерами. Я начал вглядываться в лица протестующих. Мне хватило нескольких минут, дабы понять, что они не простые протестующие, а профессиональные протестующие. Тогда уже была такая профессия, хоть и находилась еще в самом зачаточном состоянии. Очень скоро профессия эта станет в Киеве самой распространенной, но в те ранние дни о ней почти никто, кроме самых внутренних украинских органов, еще не знал. Навести справки о личностях протестующих, даже такому небольшому чину, как мне, было несложно благодаря тем же камерам. Да, все они были профессиональными революционерами, в основной своей массе нигде реально не работающими. Их аккуратно подсчитали – на Майдане к обеду 21 ноября политработой занималось около 300 человек. Все они в принципе выглядели абсолютно безобидно и интеллигентно, вооружены были исключительно флагами Украины и Евросоюза, никакого правопорядка не нарушали, ничего такого не блокировали, а мирно приставали к прохожим, пытаясь им объяснить, какая катастрофа постигла в это утро Украину. Подавляющее число прохожих спешили по своим делам и на происходящее никакого внимания не обращали. Некоторые ненадолго задерживались и слушали, ведь революционеры все как на подбор выглядели очень харизматично и убедительно, артистизма им было не занимать. Однако никто из киевлян или гостей столицы надолго не задерживался, а о том, чтобы присоединиться к протестующим, и речи не шло. Весь день на Майдане находились одни и те же 300 партийных спартанцев с флагами. Но дела у них не спорились. Всем, по большому счету, было на их политику наплевать. За пару месяцев до этого мне пришлось присутствовать на митинге оппозиционных партий на площади Леси Украинки в Киеве. На сцене и вокруг нее вертелось пару сот партработников «Свободы» и «Удара», и всё… Полдня они выступали, пели, призывали, умоляли спасти Родину и тому подобное. Никто из 100 тысяч прошедших мимо людей — ни один — не то, что к ним не присоединился, а больше чем на 5 минут даже не остановился, а ведь это было одно из самых бойких мест в городе. Украина на тот момент времени категорически не верила своим продажным политикам и пребывала в крайне аполитичном состоянии. Люди занимались экономическим выживанием, бегая между двумя работами и магазинами в поисках купить, чего подешевле. Хоть я и насторожился, но все же в тот момент еще происходящему не уделил особого внимания. Еще и не такое видели, подумал тогда, наверное, я. Точно свои мысли в течение того дня я не помню, потому как никакого потрясения у меня в сознании не произошло. Но вот, когда я вернулся домой и включил телевизор, меня будто ударили током прямо в мозг, запрятанный в крепком, повидавшем немало милицейском черепе.
Если бы у доктора Геббельса было телевидение, выглядело бы оно, наверное, так же, как мое телевидение вечером 21 ноября 2013 года.
Рабочий день был напряженным, не спорю, но все же ничего такого, из ряда вон выходящего не произошло. Удивить милиционера демонстрацией в центре Киева тогда было сложно, особенно старого милиционера. Никакой особой тревоги у меня не имелось. Поэтому, когда я сел вечером смотреть по телевизору вечерние новости, я больше думал о еде, которая дымилась перед моим носом на столе. Украина самая вкусная страна в мире, а Бессарабский рынок ее лучший продовольственный рынок. Я знаю всех базарных торговок на Бессарабке, а они знают, где я работаю, а потому мой ужин может смело побить любой парижский ресторан с его глупыми мишленовскими звездами. Мой ужин дома — это самое большое счастье в течение дня, испортить которое не в состоянии ни одно даже самое чрезвычайное происшествие в городе. Нет, я не черствый человек, просто милиционеры тоже люди, и если им приходится с утра до вечера иметь дело с самой худшей частью общества, часто рискуя, как минимум, здоровьем, а иногда и жизнью, то имеют они право хоть один раз в день на полчаса обо всем этом кошмаре забыть. После того, как я включил вечерние новости, первые пару минут мой ум еще был занят рассольником, но когда до меня, наконец, дошло, что они в телевизоре говорят, он, мой ум, стал от страха дыбом… Такого я в своей непростой жизни не слышал еще никогда.
Если бы у доктора Геббельса было телевидение, выглядело бы оно, наверное, так же, как мое телевидение вечером 21 ноября 2013 года. Ужас столь большой телевизионной метаморфозы заключался еще и в том, что еще утром этого же 21 ноября оно было обычным телеящиком, который украинский народ абсолютно безобидно смотрел десятилетиями. Тот бред, который вещали своими красиво накрашенными лицами барышни из телевизора, я не запоминал даже в самые застойные времена при товарище Брежневе. Честно глядя нам в глаза из этого ящика своими широко открытыми голубыми глазами, теледивы несли такую отпетую ложь, что, казалось, поверить в это может только последний идиот. Но зачем, зачем они это делают, что происходит, да еще так резко, буквально за один день? Верить телевизору и другим СМИ практически все население страны скоро перестанет, но будет уже поздно. Может потому, что слишком много лет я работал следователем, может потому, что у меня в кабинете были мониторы, на которых весь день метались «буревестники» надвигающейся революции, а может потому, что я просто уже слишком долго жил и слишком много видел. Но в тот вечер я действительно сильно испугался. Как оказалось, не зря.
Руслан Груздев
