Любопытно: что сказал бы кинозритель, увидавший, как в знаменитом фильме Сергея Бондарчука «Война и мир» по Бородинскому полю движутся на русские позиции не пехотные и не кавалерийские полки Наполеона I, а тяжелые немецкие танки «Тигр»? Или, точнее, – поскольку речь идет о нашествии французском, а не германском, – средние танки «Сомуа С-35»?
Немедля извещаю читателя: здесь не будет ни привычного ныне ёрничества, ни столь же привычного ныне «свержения идолов». Но все же некоторые сравнения, возникающие путем естественным, отменно забавны – и будем пользоваться ими спокойно, с чистой совестью, зная, что питаем полнейшее уважение ко всем предметам нашего краткого разговора.
Меж Бородинской битвой и появлением на свет первого танка «Сомуа» миновало примерно 120 лет – или столько же, сколько миновало между Ледовым побоищем (1242 год) и появлением в Западной Европе самых первых непроницаемых доспехов. Западные современники Александра Невского еще носили кольчуги – точно так же, как и русские бойцы.
Итак: что сказал бы кинозритель, увидавший, как у Сергея Бондарчука, в знаменитом фильме «Война и мир», по Бородинскому полю движутся не кавалерийские полки Наполеона I, а средние французские танки «Сомуа»?
Кинозритель наверняка покрутил бы правым указательным пальцем (либо левым указательным пальцем) у виска. И был бы совершенно прав.
Ибо говорить в подобном случае нечего.
Но, ежели речь идет о событиях, отстоящих от нашего века на время более долгое, анахронизмы становятся куда менее очевидными.
Гениальное создание Сергея Эйзенштейна породило миф. Отменно стойкий. Незаметно прижившийся даже в исторической литературе.
«Рыцари имели устрашающий вид: на месте обычных шлемов на плечах возвышались железные коробки с узкими прорезями для глаз и дыхания. Над этими коробками торчали когтистые орлиные лапы, завитые черные рога и звериные морды с оскаленными клыками. И всадники, и их кони были покрыты железной броней. Как одолеть их?»
Так пишет в повести «Юность полководца» Василий Григорьевич Ян (Янчевецкий), автор блистательной трилогии «Нашествие монголов» («Чингиз-хан», «Батый», «К последнему морю»), человек образованнейший (кстати, заметим: основатель русского скаутского движения), историю знавший досконально.
Созданный Эйзенштейном и молчаливо утвержденный Сталиным канон прижился и уже не подлежал нарушению – со сталинскими канонами любые, даже безобидные шутки были плохи. Василий Григорьевич не стал дразнить власть имущих – и правильно сделал. Кто хочет – пускай бросит в него за это камень. Сам я не брошу.
Среди германских рыцарей не было ни единого тяжеловооруженного человека. Снаряжение тогдашнего западноевропейского всадника примерно соответствовало снаряжению русского витязя – кольчуга, поножи, щит, легкий шлем. Только русский шлем был остроконечным, а западный круглился на темени, подобно половинке яйца, и временами снабжался (так же, как и русский) глухим забралом, защищавшим лицо. Сплошные доспехи, закрывавшие бойца с ног до головы, появились гораздо позднее, уже в начале XV столетия.
Блистательные иллюстрации к первому изданию «Юности полководца» всецело соответствуют тексту. Любопытно, что даже Биргеровские шведы, разбитые Александром Ярославичем на реке Неве и заведомо не носившие ничего тяжелее кольчуг (а сплошь и рядом – всего лишь толстых кожаных курток), щеголяют у иллюстратора в латах XVI столетия – столь силен оказался гипноз кинофильма, снятого четырнадцатью годами раньше.
Вернемтесь к нашему предмету – Ледовому побоищу. На Чудском озере не было, и быть не могло ни «рогов», ни «звериных морд». Украшения подобного рода возникли на рыцарских латах только полтора столетия спустя – когда появились «глухие» доспехи со всеми сопутствовавшими украшениями.
А на Чудском озере их вообще не могло быть – поскольку время их еще не пришло. Да и устав Ливонского Ордена в любом случае не дозволил бы рыцарю-монаху украшать свой шлем никчемными, как выразились бы любители нынешнего изящного словоупотребления, «прибамбасами».
Ни «Житие Князя Александра Невскаго», ни летописи не упоминают ни единого слова о льдах Чудского озера, проламывавшихся под бременем тяжеловооруженных германских рыцарей, закованных в неподъемно тяжкую броню, о потонувших бойцах Ливонского ордена. Подобных сведений не имелось до самого 1938 года, когда кинофильм «Александр Невский» впервые вышел во всенародный «прокат». Лед ломался только по воле киносценаристов – Сергея Эйзенштейна и Петра Павленко.
Впрочем, кое-где, возможно, он ломался и просто под тяжестью людей и коней – припомните-ка дату Ледового побоища: 22 апреля. Даже в тех широтах время ледохода уже наступало…
Историк М. Н. Тихомиров написал в 1938 году: «Авторы сценария… сделали множество фактических ошибок, непростительных для людей, хотя бы сколько-нибудь знакомых с русской историей, и дали совершенно искаженное представление о Руси XIII в.». Статья так и называлась: «Издевка над историей». Но критические голоса умолкли очень быстро – умничать в те времена едва ли стоило. А начиная с 1941 года, умничать по такому поводу не стоило и подавно.
Исторической достоверностью Эйзенштейн пожертвовал по двум причинам. Первая была отнюдь не явной и чисто идеологической: легковооруженное новгородское ополчение («Коротка кольчужка-то…») одолело архимогучего супостата, с ног до головы закованного в непроницаемые доспехи – тем больше чести оружию праотеческому! Вторая же очевидна любому человеку, мало-мальски сведущему в художественных особенностях кинематографа пленочной эпохи.
Разрешающая способность объектива и кинопленки весьма уступала разрешающей способности нашего зрения. Дверь, прошитая автоматной очередью, на пленке выглядела бы неповрежденной. Поэтому на съемочной площадке в двери высверливались отверстия, куда закладывали крохотные порции взрывчатки, соединявшиеся проводкой, через которую пропускали разряд электрического тока.
Обычная пулеметная очередь, выпущенная по воде, никогда не давала всплесков, сколько-нибудь заметных на экране. Поэтому патроны заряжали мраморными шариками, разлетавшимися при ударе вдребезги и производившими очень эффектные всплески. Именно такими шариками обстреливали Чапаева – актера Бориса Бабочкина, плывшего через реку Урал в заключительных эпизодах знаменитого фильма.
Настоящая кровь оказывалась почти незаметна при черно-белой съемке и давала бледно-розовые пятна при съемке цветной. Вместо крови в черно-белых фильмах проливался шоколадный сироп, а в цветных – вишневый либо малиновый.
И так далее, и тому подобное в том же духе.
Как доказал опыт, кинооператору лучше всего запечатлеть кипение вулканической лавы, склоняя свою камеру над котлом с кипящей гречневой либо пшенной кашей – ибо настоящая лава кажется на пленке неподвижной. Это не балаганная шутка, это абсолютная правда – свойства чисто технического.
У кинематографа свои художественные законы. Как однажды сказал Жан-Поль Бельмондо, «если хотите быстро покончить с собою – попробуйте драться так, как я дерусь на экране». Потасовка, проведенная по-настоящему, с полным знанием дела, показалась бы зрителю скучной чередой мелких, невыразительных подергиваний.
Издавна существует понятие о «сценическом фехтовании».
Впрочем, sapienti sat - разумному достаточно.
Облачи Эйзенштейн своих тевтонцев исторически достоверно – кинозрителю пришлось бы несладко. Зритель вообще не сумел бы понять, что происходит на экране, кто кого колотит, и где какая сторона обретается. Русские и германские бойцы оказались бы неотличимы.
Четверть века спустя с подобной же незадачей столкнулись польские кинематографисты, снимавшие «Крестоносцев». Доспехи противников были, в сущности, одинаковы – исторический факт, прискорбный для современного зрительного зала. Поляки вышли из положения просто и остроумно: всех германцев усадили на коней, покрытых глухими белыми попонами, а ни единый славянский конь попоной покрыт не был.
Дотошной достоверностью, вопреки справедливому суждению Тихомирова, пожертвовать возможно – по соображениям художественным либо идеологическим. В первом случае это понятно, во втором случае простительно (или непростительно – решайте сами). Удивляет иное. Из кинофильма «Александр Невский» родился очень устойчивый миф, разом нарушивший дотоле привычные взгляды и на Ледовое побоище, и на средневековое вооружение.
В 1970-х – 1980-х гг. совершенно серьезные научные экспедиции аквалангистов искали в илистых наслоениях на дне Чудского озера остатки рыцарских доспехов – и недоуменно разводили руками: находим только заржавленные обрывки кольчуг…
«Нет сказок прекраснее тех, которые сочиняет сама жизнь», – говорит Ганс-Христиан Андерсен устами Бузинной Матушки. И нет мифов прочнее тех, которые порождаются «массовой культурой». Ибо, что ни говори, как ни кинь, а кинематограф – даже самый изысканный – остается искусством, предназначенным для толпы.
Не даром ведь Ленин писал: «из всех искусств для нас важнейшим является кино…» – служившее и служащее поныне великолепным средством обработки «массового сознания». Впрочем, ленинскую фразу не любят цитировать полностью – она заканчивается неудобными словами: «…ибо народ наш безграмотен».
Глеб Насущный
