В преддверии третьей годовщины начала Революции Достоинства можно подвести некоторые итоги достижений и потерь. Конечно, не всё возможно охватить в одной статье, и такой задачи перед собой я не ставлю. Это было бы, по меньшей мере, самонадеянно, но осмыслить, хотя бы касательно, некоторые общие тенденции постараюсь.
Я не хочу критиковать Революцию, а тем более сводить её к результату заговоров, закулисных происков и тому подобной ерунды. Нужно трезво смотреть на вещи и отчётливо понимать, что она произошла по глубоким внутренним причинам, которые складывались многие годы независимости Украины, или даже ранее, и не находили разрешения ни после многочисленных парламентских, ни президентских выборов.
Наш земляк Марк Алданов устами своего литературного персонажа сказал о Великой Французской революции: «При старом строе тоже мерзавец сидел на мерзавце, а главное осёл на осле. Только теперь всё гораздо заметнее: произошло самое скверное из аутодафе, – сожжение фиговых листочков».
В нашем случае тоже многое стало более выпуклым и различимым. Особенно пороки. И потому необходимо анализировать путь революционный, как заведомо более сложный и способный легко создавать условия для нового социального взрыва.
Но можем ли мы двигаться вперед, не понимая устройства украинского общества и не осознавая истинных требований Революции? Предполагаю, что нет.
Народ Украины уже который год слышит со всех концов завораживающее магическое слово «реформы». Но те, кто произносит его, превращают это слово в своего рода мантру, за которой подчас трудно рассмотреть истинную суть происходящего.
К сожалению, реформирование по-украински нередко превращается в смену лиц в органах власти, но не в процесс улучшения работы этих органов, то есть выработки новых действенных механизмов реализации властных полномочий.
Особенно наглядно это на примере реформирования правоохранительных органов.
Я не хочу говорить о том, что эти органы не нуждались в изменениях, в том числе и кадровых. Проблем было достаточно много, что легко определялось как изнутри их, так и снаружи.
Но для их устранения нужно видеть причины, а они коренились отнюдь не столько в кадрах, сколько в условиях работы этих органов. Субъективный характер, а именно личность руководителя определённого ведомства и его региональных подразделений, лишь усиливал или сдерживал влияние негативных факторов, но не устранял их.
Первым, и, безусловно, основополагающим условием нормальной работы правоохранительных, да и всех государственных органов без исключения, есть надлежащее материальное обеспечение. Причём не только зарплатой, хотя это первостепенная проблема, но и нормальными условиями труда, когда работник не должен думать, где взять бумагу, конверты, картридж для принтера, бензин и так далее.
Я совсем не разделяю возмущений касательно того, что в органах, которые обязаны бороться с преступностью и коррупцией, высокие заработные платы.
Конечно, государство у нас бедное и основная масса людей выживает, но если мы хотим иметь сдерживающий механизм, то должны отдавать себе отчёт в том, что нищий чиновник легко продаётся и дёшево покупается.
Однако нельзя устанавливать высокие зарплаты лишь в отдельных органах, или исключительно для верхнего их звена. Основная работа делается в районах, а не в главках и министерствах.
Но вот как раз нижнее звено как было в «чёрном теле», так в нём и остаётся.
Может ли считать работник, к примеру, уголовного розыска или следователь достойной заработной платой 3 – 5 тыс. гривен в месяц? И это притом, что у них «ни дня, ни ночи», постоянное нервное напряжение и физическая усталость.
Несмотря на это, трансформация милиции началась почему-то не с реформирования следственного и оперативного звена, в том числе путём усиления его социального и материального обеспечения, а с создания патрульной полиции и аттестаций.
Работа патрульного, в первую очередь, должна включать в себя поддержание общественного порядка, а также предупреждение и пресечение правонарушений и преступлений.
Конечно, переводить бабушек через дорогу, снимать с деревьев кошек и фотографироваться с прохожими дело, наверное, нужное – для PR-проектов начальства. Но всё же работа патрульного, в первую очередь, должна включать в себя поддержание общественного порядка, а также предупреждение и пресечение правонарушений и преступлений.
Статистика, которая уже стала общим местом обсуждений, говорит о том, что с этой функцией полиция как раз и не справилась.
Тогда в чём смысл реформы? Учиться на своих ошибках? Не слишком ли дорогое учение за счёт имущества и жизней граждан?
О каком доверии говорится в бравурных заявлениях? Вот скажите, вы будете оценивать профессионализм строителя по тому, что он кормит бездомных кошек и уважительно беседует с прохожими? По-моему, и это поддержит любой вменяемый человек, его профпригодность определяется качеством построенного. И только этим.
У нас же последние три года через телевидение, прессу и интернет постоянно навязывается профессиональная оценка, особенно для назначения на руководящие посты, исходя из принадлежности кандидата к числу «активистов». Но что вкладывается в это определение – непонятно.
Когда же я смотрю комментарии этих «активистов» в СМИ, их выступления на публике и требования, то мне приходит на ум ситуация, описанная А.Б. Мариенгофом в романе «Циники». Приводят к высокопоставленному советскому чиновнику девушку Ольгу устраиваться на работу. Далее следует диалог:
«- Делать-то Вы что-нибудь умеете?
– Конечно, нет.
– Н-да…
И он деловито свёл брови.
– В таком случае Вас придётся устроить на ответственную должность».
Ответьте, что знают о реальной жизни и расследовании преступлений мальчики и девочки с пламенным взором, получающие деньги из зарубежных грантов? У них же за плечами только лекции, семинары и брошюры об устройстве свободной, демократической жизни.
На основании этих «знаний» они ничтоже сумняшеся берутся судить о том, как нужно бороться с коррупцией и преступностью, как реформировать суды, что должна и не должна делать прокуратура, СБУ или полиция.
Рецепт же у них на все случаи жизни простой: набрать на конкурсе новые кадры, желательно извне. Мол, тогда заживём!
А как с зарплатой? С материальным обеспечением? Каковы критерии отбора?
Набирают люди высшие баллы, а потом собеседование, и они уже далеко не лидеры.
Вот сдают тесты. Набирают люди высшие баллы, а потом собеседование, и они уже далеко не лидеры. Зато в первые ряды выходят те, кто до вершины в тестах, мягко говоря, не дотягивал.
Из каких делений состоит эта, с позволения сказать, шкала профессионального отбора? И зачем тогда тесты?
В пример ставят Грузию. Однако, применяя чей-то опыт, нужно делать поправку на ситуацию в каждой конкретной стране и результаты соизмерять соответственно. Кроме того, давайте всё-таки оперировать конкретными цифрами, а не восторженными возгласами.
В 2003 года в Грузии было зарегистрировано 17,3 тыс. преступлений, в 2005 году – 43,2 тыс., в 2006 году – 62,2 тыс., в 2007 году – 54,7 тыс. и в 2011 году – 32,2 тысячи.
Из их числа совершено убийств в 2003 году – 499, в 2005 году – 697, в 2006 году – 640, в 2007 году – 741, а в 2011 году – 336.
Грабежи: 2003 год – 1013, 2005 год – 1925, 2006 год – 2160, 2007 год – 1208, 2011 год – 261.
Кражи: 2003 год – 5593, 2005 год – 16256, 2006 год – 27657, 2007 год – 18586 и 2011 год – 11383.
Следовательно, в Грузии несколько лет подряд отмечался большой рост преступности, который в некоторой мере допустимо объяснить тем, что полиция перестала укрывать преступления от регистрации, как это может происходить с кражами.
Далее произошло резкое её снижение. Вроде бы результат на лицо.
Отрицать позитивную динамику глупо, но давайте сравним уровень преступности в 2010 – 2012 годах, то есть на пике её спада в Грузии, со статистикой стран ГУАМ.
Итак, ещё раз – в Грузии в 2011 году зарегистрировано 32,2 тыс. преступлений, а в 2012 году – 38,7 тысяч.
В Азербайджане в 2010 году зарегистрировано 23 тыс. преступлений, в 2011 году – 24,2 тыс., а в 2012 году – 21,8 тысяч.
В Молдове в 2010 году – 29,8 тыс. преступлений, в 2011 году – 31,2 тыс. и в 2012 году – 32,9 тысячи.
При этом население Грузии в 2013 году составляло 4,4 млн. человек, Азербайджана – 9,4 млн. человек и Молдовы – 3,5 млн. человек.
Значит, если исходить из статистики, то на большее количество населения преступность в Азербайджане гораздо ниже, чем в Грузии? Почему тогда не изучают и не распространяют его опыт?
А какой уровень преступности был тогда в Украине? Отвечу: в 2010 году было зарегистрировано 500 тыс. преступлений, а в 2011 году – 515 тысяч.
Вы масштаб себе представляете? Так тогда было мирное время, а сейчас?
Тем более, думаю, не принесёт Украине никакого видимого позитивного эффекта закон о борьбе с «ворами в законе», за принятие которого так ратует руководство Национальной полиции Украины.
Кто из старых работников скажет, что для Украины, в отличие от Грузии, вопрос деятельности «воров в законе» носил (кроме начала 90-х) серьёзную угрозу? Их влияние легко минимизировалось обычным набором приёмов борьбы с организованной преступностью.
Именно на работу и обеспечение всем необходимым этих органов необходимо направить все усилия государства.
На самом деле, на мой взгляд, сейчас нужно воссоздавать следствие, уголовный розыск и УБОП. Именно на работу и обеспечение всем необходимым этих органов необходимо направить все усилия государства.
Нужно поднимать старые кадры, вытаскивать пенсионеров, повышать заработную плату, решать жилищную проблему и обеспечивать всем необходимым таких работников.
Да, ответственность у них должна быть по закону также высокой. И за взятки, и за злоупотребления, и за превышение служебных полномочий! Но ответственности не бывает без прав и гарантий.
И вот именно для этого и существовал прокурорский надзор за соблюдением законов при проведении оперативно-розыскной деятельности и досудебного расследования. Где он теперь?
Продолжать можно ещё долго. Но об этом потом.
Я просто хочу воззвать к разуму простых людей – что будет с ними и их имуществом, если правоохранительные органы будут и дальше так «реформироваться»?
Пора остановиться, отбросить эмоции и сказать: «Хватит!». А потом… потом начинать строить правоохранительную машину, но уже с умом и здравым смыслом.
Виктор Шерп