ОБ АЛЧНОСТИ
Милтон Фридман: Знаете ли вы хоть одно-единственное общество, не движимое алчностью? Или думаете, будто Россией не движет алчность? Или Китаем не движет алчность? Что такое алчность вообще? Разумеется, никто из нас самих не алчен – это все прочие алчны…
Миром двигают личности, блюдущие свои отдельные интересы. Величайшие достижения цивилизации рождались отнюдь не в правительственных кабинетах. Эйнштейн создавал свою теорию вовсе не по приказу бюрократа. Генри Форд произвел революцию в автомобилестроении тоже не по приказу свыше.
Единственные примеры тому, как массы избегали тисков нищеты, о которых вы говорите – единственные примеры во всей обозримой истории – возникали там, где наличествовали капитализм и преимущественно свободная торговля.
А если требуются обратные примеры – примеры всенародного злополучия, да еще и наихудшего из возможных – ищите их именно там, где общество отвергает названные мною два условия. История неопровержимо свидетельствует: не открыто и не может быть открыто иного пути к благосостоянию рядового гражданина, кроме производительных сил, высвобождаемых свободным предпринимательством – по крайней мере, пути, хоть сколько-нибудь равноценного.
ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕ БОГАТСТВА
Милтон Фридман: Действенно перераспределять богатство можно лишь одним-единственным способом – уничтожая стимулы, побуждающие человека богатеть. Но тут возникает вопрос: а какова же должна быть общественная система, способная облагодетельствовать людей невезучих, родившихся в незаметных и бедных семьях? Какая система предоставит им наибольшие возможности?
Молодой участник беседы (задиристо): Перераспределять богатство, не лишая людей стимула к получению наибольшего дохода, можно довольно просто: скажем, введя стопроцентный налог на причитающееся наследство.
Милтон Фридман: Отнюдь нет.
Молодой участник беседы: Это не уничтожило бы стимулов…
Милтон Фридман: Простите, вы слишком уж… Увы, не знаю, из какой вы семьи происходите… (Смех в зале). Но когда станете постарше – поймете: мы живем в обществе, состоящем из семей, а не отдельных личностей. Мы склонны разглагольствовать об индивидуализме, но ведь общество складывается не из одиночек, а из семей. И наивеличайшие стимулы, стимулы, по-настоящему толкающие людей вперед и вперед – преимущественно соображения заботы о семьях, о создании семей, об укреплении семейного достатка – соображения честные и добрые.
Если ввести стопроцентный налог на причитающееся наследство – что приключится? Стопроцентный налог понудит людей проматывать накопленное достояние, пускать его по ветру…
Молодой участник беседы разражается нечленораздельным выкриком.
Милтон Фридман: Вредоносное предложение. Откуда взять заводы, откуда взять машины, откуда взять капиталовложения, откуда взять желание совершенствовать имеющуюся технику, ежели вы создаете и утверждаете общество, в котором, человек, случайно скопивший себе достаток, торопится растранжирить его, покуда жив?
Поразительный факт – и обычно остающийся почти незамеченным: насколько же рыночная система поощряет и учит людей работать не покладая рук, идти на известные жертвы – признаюсь, раньше мне даже казалось, что безрассудные жертвы! – ради будущего своих детей.
Мне самому это наблюдение загадало загадку: отчего почти все граждане куда больше заботятся о грядущем благосостоянии своего потомства, чем о своем собственном?
В зале присутствуют слушатели, вполне обоснованно ждущие, что у их детей доходы будут выше нынешних родительских. Они копят и сберегают, желая оставить приличное наследство детям и внукам.
А вы утверждаете, будто стопроцентный налог не истребит любых и всяких стимулов, и, простите великодушно, походите при этом на… м-м… слона в посудной лавке. Стопроцентный налог уничтожил бы преемственность в обществе – и само же общество уничтожил бы.
ОБЯЗАННОСТИ ПЕРЕД МАЛОИМУЩИМИ
Милтон Фридман: Во-первых. У правительства никаких обязанностей нет и не бывает. А у народов бывают обязанности. У этого каменного здания обязанностей нет. А у вас и у меня обязанности есть. Ибо у всякого человека бывают обязанности.
В-вторых. Вопрос: как нам сделать, чтобы люди выполняли свои обязанности по отношению к ближнему наилучшим образом? – вот в чем задача.
Касаемо бедности. Никогда в истории не существовало более действенного устройства, искореняющего бедность, чем система свободного предпринимательства и свободный рынок (аплодисменты в зале). Эпохой, облегчившей участь рядового гражданина всего больше, являются XIX столетие и начало XX века. На американские земли хлынул поток иммигрантов, и мы с вами – их потомки, наследники. Нам принесло выгоду и пошло на пользу то, что отцы и деды наши сумели перебраться в США и, благодаря здешней свободе, создали куда лучшую жизнь и для себя, и для нас.
И если говорить об истинных проблемах, связанных в нашей стране с бедностью и отказами соблюдать человеческие права, скажем: почти все они порождаются правительственными действиями – и бесследно исчезли бы, исчезни бесследно многие официальные лица.
Позвольте рассуждать беспристрастно и точно. Почему столь высок уровень безработицы среди чернокожих подростков? Почему столь высок среди них уровень безработицы? Да стыд нам и позор! – главным образом потому, что мы даем неграм никчемное образование в государственных школах, учащих тяп-ляп и не оставляющих невежественным выпускникам надежды на приличную работу.
Во-вторых, мы чуть ли не требуем, чтобы работодатель придерживался принципа дискриминации, давал негру от ворот поворот, ежели… ежели производительность негритянского труда не давала права назначить наемному рабочему наименьшее допустимое жалованье. Закон о минимальном жалованьи – самый антинегритянский закон изо всех существующих. Антинегритянским же законом он является оттого, что для начала мы не оставили юным чернокожим возможности получить порядочное образование – и впоследствии трудиться с надлежащей производительностью. Далее мы отнимаем у них возможность повышать свою квалификацию, – а ведь это было бы осуществимо, уговори мы работодателей нанимать юных негров за относительно малую плату, но предоставлять нужное профессиональное обучение, позволяющее в дальнейшем трудиться лучше и получать больше.
В-третьих, мы создали государственную систему социального обеспечения, обратившуюся машиной для штамповки бедняков. Мы буквально загоняли граждан под контроль этой службы. Не истолкуйте моих слов неверно, я не виню американский народ. Американское правительство повинно в том, что породило столь уродливое и противоестественное чудовище – ворох нынешних социальных программ, согласно коим людей поощряют к разрушению семейных связей, переселению из одной части США в другую, и т. п. Эти программы, по сути, обездолили уйму граждан.
Здесь я и сам кое-что испытал, изучил на собственном опыте…
Голос из зала: Дудки! Что вы можете знать об этом? Сами-то, небось, не бедствовали ни разу в жизни?
Милтон Фридман: Бедствовал – и еще как! Наверняка даже больше, нежели многие, здесь присутствующие.
Смех, возгласы одобрения, аплодисменты.
Милтон Фридман: Многим ли среди вас доводилось трудиться по 12 часов ежедневно, а получать за это 78 центов? (Смех в зале). Но разрешите вернуться к… Видите ли, заданный мне вопрос – начисто праздный вопрос. Разве пациент заявит, будто врач не имеет права лечить его от рака, если этот врач не болел раком сам?
Громкий смех в зале, бурные аплодисменты.
Милтон Фридман: Конечно, можно было бы спорить по данному вопросу, доказывать: на свете живут люди, завидующие даже малоимущим американцам – ибо даже беднейшие наши соотечественники относительно благополучны по сравнению с гражданами многих иных государств.
Наш уровень бедности определяется доходами гораздо более высокими, чем заработная плата любого индийца, китайца и прочих. Это не дает нам оснований успокаиваться. Мы несравненно богаче, мы производим несравненно больше – и нам приличествуют соответствующие понятия о благосостоянии.
Следуя этой логике, нужно пользоваться надлежащими мерилами, – а еще распознавать и саму проблему, и ее истоки.
РАВНАЯ ПЛАТА ЗА РАВНЫЙ ТРУД
Милтон Фридман: Равная плата за равный труд… Законодательство – источник апартеида. Кстати, в Южной Африке основной причиной апартеида было требование равной платы за равный труд.
Равенство… Нынешние дамы, снующие там и сям да вымогающие равной платы за равный труд – по сути, не феминистки, а противницы феминизма. Им и в голову этого не приходит, но именно таков итог их деятельности. Если мужчину-рабочего сплошь и рядом по причинам производственным предпочитают женщине-работнице (или наоборот) – менее трудоспособный пол может лишь наниматься на службу за меньшую плату. Вот оно, единственное оружие, которым человек обладает в подобных случаях.
А если отнять у человека такую возможность – будьте уверены: возникнут рабочие места «Только для мужчин», «Только для женщин», «Только для белых» и «Только для черных».
Молодой участник беседы: Но вы же, получается, обрекаете женщин этой участи на веки вечные.
Милтон Фридман: Ничуть. Оглянитесь на американскую историю: вот обычные случаи служебного роста. Множество людей – не все подряд, разумеется, но очень, очень многие – сумели получить нужные знания и умения: принялся работать за гроши, приобрел кое-какие навыки, прикопил кой-какого капитальцу, набрался кое-каких сведений, приобрел небольшой достаток – и сумел выйти на авансцену, улучшить свою трудоспособность и увеличить достаток. Вот обычное восхождение по лестнице успеха. Его совершало большинство переселявшихся в США извне. Так поднимались по лестнице успеха и мои родители, и ваши родители – и ваши дедушки и прадедушки. Высчитывайте сами.
Так заведено. Увы, не существует способа поднимать человека на верхние ступени единым махом.
Ведущий: Отлично, большое спасибо.
КТО ЧЕГО ЗАСЛУЖИВАЕТ?
Молодая участница беседы: Г-н Фридман, касаемо ваших слов, сказанных о женщинах, требующих равной платы за равный труд… Хотелось бы знать, намекаете ли вы – или вежливо утверждаете? – что женщины и прочие меньшинства [именно так было сказано по-английски:“women and other minorities”. – Переводчик] обладают низшими навыками по сравнению с людьми, уже нанятыми на работу прежде? Что им необходимо известное время повышать свою квалификацию, а потому они заслуживают лишь низкой платы за труд?
Милтон Фридман: О нет, я так не думаю. Да и просто немыслимо решать, кто именно и чего именно заслуживает. Кто вообще заслуживает хоть чего-то хорошего? (Смех в зале). Возблагодарите Создателя, ибо Господь милосерден и медлит воздавать нам по истинным заслугам нашим… (Смех в зале).
Нет, я ничего подобного не утверждал. Я утверждал нечто совсем иное. Я говорю: требование равной платы за равный труд изрядно повредит женщинам.
Коль скоро при определенном труде женские умения и навыки лучше мужских, – а это общепризнано, – то закон вредоносен, ибо женщина станет получать ровно столько же, сколько и мужчина. А если женские навыки хуже – по любой причине – отнюдь не по причине полового различия: быть может, женщина утратила их, чересчур долго оставаясь безработной, быть может, из-за чего-то иного, – тогда произойдет обратное.
И, требуя, чтобы женщинам давали работу лишь на условиях равной платы за труд, из женских рук выбивают единственное имеющееся оружие.
Допустим, работодатель-мужчина отказывает женщине в работе, ибо презирает женщин… Скажем, он мизогин, «женофоб». Или как там еще? Сексуальный шовинист, расист, грязная свинья – кто угодно… (Оживление и смех в зале) Ежели это – единственная причина отказа – получается, вы хотите, чтобы мужчина закоренел в своих предрассудках. Ибо вы требуете: плати одинаково, кого бы ни брал на службу – мужчину или женщину! А г-н Грязная Свинья отвечает: а мне тогда безразлично, кого брать, и я возьму работника-мужчину.
Но вот если работница-женщина способна составить работнику-мужчине крепкую конкуренцию, говоря: «Послушайте, ведь мои труды вам обойдутся дешевле!» – упомянутый господин примет работника-мужчину лишь будучи суров к собственному кошельку. Коль скоро женщина и впрямь трудится ничуть не хуже, г-н Грязная Свинья станет расплачиваться за свою склонность к дискриминации.
Вы не ведаете, что творите. По недоразумению стараетесь добиться законодательно предписанной равной платы за равный труд – и сводите к нулю все попытки обуздать людей, склонных к неоправданной дискриминации, ударить их по бумажнику. А ударить бы стоило крепко.
Я-то стою на вашей стороне, – а вот вы сами льете воду на мельницу противника.