Спустя всего лишь два дня после террористического удара, нанесенного по редакции французского сатирического еженедельника Charlie Hebdo в минувшем январе, Амеди Кулибали, боевик самопровозглашенного Исламского государства, известного как ИГИЛ, отправил на тот свет четверых еврейских покупателей в кошерном супермаркете на востоке Парижа. У Кулибали наличествовали предшественники. В 2014 году Мехди Неммуш, французский подданный, двенадцать месяцев обучавшийся приемам человекоубийства у сирийских террористов из ИГИЛ, открыл стрельбу в Бельгийском Еврейском Музее (Musée Juif de Belgique). Погибло четверо посетителей. В 2012 году Мохаммед Мера, французский приверженец Аль-Каиды, убил троих детей и учителя-раввина из тулузской еврейской школы.
Застарелые общественные и хозяйственные проблемы раздувают пламя взаимной племенной ненависти в скромных общинах, где иммигранты – иудеи и мусульмане – мирно жили бок о бок с 1960-х годов.
Подобные теракты – лишь видимые признаки явления куда более широко распространенного. За последние 15 лет антисемитизм набирается во Франции свежих сил. Застарелые общественные и хозяйственные проблемы раздувают пламя взаимной племенной ненависти в скромных общинах, где иммигранты – иудеи и мусульмане – мирно жили бок о бок с 1960-х годов. Французская безработица возросла и достигла общего уровня в 10%, – а в бедных пригородах, где этнические трения всего ощутимее, взлетела среди молодежи до ошеломляющих 40%. Школы переживают истинный кризис. И Кулибали, и Неммуш, и Мера – выходцы из именно таких общин и пригородов. Все трое – отпрыски арабских семей, некогда обитавших в африканских колониях Франции, а впоследствии переселившихся в метрополию. Все трое воспитывались в бедных кварталах как рядовые верующие магометане, чей повседневный кругозор определялся расизмом, нищетой и школьным хулиганством. В отрочестве все трое уже сделались мелкими преступниками, а в юности протоптали дорожку к исламским террористическим движениям – дабы истреблять ненавистных евреев во имя всемирной священной войны, «джихада». Поскольку число им подобных все увеличивается и увеличивается, полиция удваивает и утраивает бдительность в районах, обитаемых беднотой, но корень зла – вышеупомянутые общественные и хозяйственные проблемы – остается нетронутым.
В первый же воскресный день после нападений на Charlie Hebdo и кошерный супермаркет целых 3,5 миллиона скорбевших людей вышли на французские улицы, неся плакаты, большей частью гласившие «Я зовусь Чарли». На некоторых значилось: «Меня зовут Израилем». В тот же вечер израильский премьер-министр (Биби) Нетаньяху посетил Великую Парижскую синагогу (Grande Synagogue de Paris) в сопровождении французских руководителей: президента Франсуа Олланда, премьер-министра Мануэля Вальса, прежнего президента Николя Саркози и парижского мэра Анн Идальго (Anne Hidalgo). Хотя все упомянутые лица отличаются добрым отношением к французским евреям – о чем они многократно говорили во всеуслышание, причем Вальс даже заявил: «Франция без евреев – не Франция», – именно Биньямину Нетаньяху рукоплескали всего громче. Присутствовавшие скандировали «Би-би! Би-би!», слышались возгласы «Да здравствует Израиль! Израиль победит!» (“Israël vivra, Israël vaincra!”). Воодушевленный прием отразил пылкую приверженность французских евреев к сионизму – за недавние годы еще более усилившуюся.
Невзирая на свой пламенный сионизм, французские евреи страстно привержены идеалам Французской Республики.
И речь, произнесенную Нетаньяху, собрание встретило с восторгом; один раз аплодисменты перешли в бурную овацию. Однако потом израильский премьер обратился непосредственно к французским евреям, заявив: Израиль примет вас с широко распростертыми объятиями. Тут уж ответ оказался иным: собравшиеся дружно и страстно разразились пением государственного гимна, «Марсельезы». Сомнений не оставалось. Французские евреи остаются на стороне израильского премьера в его борьбе с бичом антисемитизма, но тонкий намек на то, что Франция все же не родная земля для евреев, и пора переселяться в Израиль, одобрения отнюдь не вызвал. Этот непроизвольный ответ, вырвавшийся, можно сказать, из глубины сердечной, порожден самой сутью французской еврейской культуры. Иностранцу в глубь ее заглянуть непросто, а уж понять ее – почти немыслимо. Невзирая на свой пламенный сионизм, французские евреи страстно привержены идеалам Французской Республики. Пускай даже за последние годы резко увеличилось число евреев, уезжающих из Франции в Израиль – 99% французских евреев не трогаются с места и не внемлют призывам Нетаньяху. Французская писательница-еврейка Диана Пинто (Diana Pinto) остроумно заметила;
«Европа – несмотря на все вопиющие свои пороки – остается нашей родиной: не только политически, согласно подданству нашему, но и языковой, и культурной родиной… Здесь – наше жилище, и отнюдь не просто по мелким личным соображениям. Почитайте, как отвечают молодые евреи-европейцы… на вечно звучащий вопрос: вы намерены уезжать отсюда? Нынче уже не 1930-е годы, и здешние правительства защищают евреев, а не воздвигают на них гонения, и мы решительно стремимся улучшать бытие стран, в которых обитаем, – укреплять социальную справедливость, способствовать благоденствию национальных меньшинств».
Если желаете понять одновременное пристрастие французских евреев к сионизму и Французской Республике, лучше всего, обратитесь к составленной Пьером Бирнбаумом (Pierre Birnbaum) новой, весьма поучительной биографии Леона Блюма (Léon Blum). И на жизненном, и на политическом пути Блюм сочетал в себе все противоречия, составляющие стержень французско-еврейского самоощущения. Эльзасец, выходец из буржуазного семейства, Блюм появился на свет в 1872 году и наиболее долговечную память о себе оставил в качестве предводителя Французской социалистической партии, известной как ФСРИ (Французская секция 1-го рабочего Интернационала) или SFIO (Section Française de l’Internationale Ouvrière), и премьер-министра Франции в 1936 – 1937 годах, когда набрал силу Народный Фронт. На краткий срок он занял премьерское кресло и в 1938-м. Блюм был всецело привержен тому, что Бирнбаум зовет «республиканским социализмом» – чтущим учреждения и установления демократического государства, преклоняющимся перед вселенскими идеалами французского Просвещения, готовым решительно искоренять зло, причиняемое экономическим неравенством.
Но если политические воззрения Блюма были несомненно вселенскими, если Блюм не видел различия между невзгодами «еврейскими» и всеобщими, то пришел он к своим убеждениям именно потому, что был евреем – и не упускал случая звать себя евреем с гордостью и прилюдно, – хотя становился удобной мишенью для самых отъявленных и лютых антисемитов, каких когда-либо видела Франция. Сионистом он был заядлым и возглавлял Французский Сионистский Союз (French Zionist Union). Ни малейшей несообразности Блюм тут не усматривал, и в 1929 году, произнося речь, заявил слушателям: «Я сионист, поскольку я француз, еврей и сторонник социализма. Ибо нынешняя еврейская Палестина являет собой небывалое и неповторимое сочетание древнейших человеческих традиций с наиболее дерзкими и недавними поисками свободы и общественной справедливости». Подобно многим французским евреям, нашим современникам, Блюм еще в 1930-е годы ответил поднимавшейся волне антисемитизма тем, что «удвоил ставку» и на свой сионизм, и на свою веру в добродетели, связываемые с Французской революцией, – он разглядел основополагающую связь между безопасностью евреев и вселенскими обещаниями, расточавшимися республиканской демократией.
Как с полным знанием вопроса отмечает Бирнбаум, Леон Блюм обратился к политике, сочтя ее своим вторым призванием (главным было писательство и литературоведение), когда началось «дело Дрейфуса» – национальный скандал, разразившийся под конец 1890-х годов. Французского армейского капитана, еврея Альфреда Дрейфуса, ложно объявили германским шпионом, обвинили в государственной измене, отдали под суд и приговорили к пожизненной ссылке. Сторону Дрейфуса приняли все честные французы, Эмиль Золя опубликовал открытое письмо к президенту, озаглавленное «Я обвиняю» (“J’accuse“) – и Блюм яростно порицал французских евреев, по его словам, «прятавших головы в песок, точно страусы», вместо того, чтобы дружно подняться на защиту Дрейфуса. Правда, Блюм не заметил важного обстоятельства: он был далеко не одинок в своем возмущении. Как Бирнбаум доказывает в примечательной и увлекательной работе «Антисемитское мгновение», исследующей дело Дрейфуса (2003 год), множество французских евреев – от военных и священников до рядовых государственных служащих – примкнули к «дрейфусарам» (так звали сторонников обвиняемого), и даже дрались на дуэлях с антисемитами. Еще важнее: дело Дрейфуса привело многих французских евреев к политической деятельности – например, они способствовали образованию французской Лиги защитников человеческих и гражданских прав (Ligue française pour la défense des droits de l’homme et du citoyen), противодействовавшей любой и всякой дискриминации.
По мнению Блюма, всех решительнее и успешнее выступал в деле Дрейфуса один из первых социалистических вождей, Жан Жорес (Jean Jaurès), утверждавший, что защитить отдельную личность возможно лишь даровав социальную справедливость всем и каждому.
Сам не будучи евреем, Жорес являлся умеренным социалистом, поборником правового государства и демократического правления, честным и скромным человеком, стяжавшим себе любовь и поддержку и внутри Французской социалистической партии, и за ее пределами. Решение Жореса примкнуть к дрейфусарам стало важным поворотным пунктом партийной истории.
Прочие социалисты глядели на участь «буржуя» Дрейфуса безучастно – их занимала исключительно классовая борьба; к тому же, большинство народных заступников относилось к евреям с неприязнью, ибо среди французского пролетариата евреев насчитывалось немного. А Жорес рассматривал дело Дрейфуса как вопиющее нарушение общечеловеческих прав. С его точки зрения, французское государство обязано было обеспечить каждую личность причитающимися ей правами, а значит, оправдать ложно обвиняемого капитана.
В отличие от социалистических партий, существовавших за рубежом, ФСРИ со времен Жореса считала республиканское государство – используя слова того же самого Жореса – «политической формой социализма» и посредством избирательной урны стремилась претворить в жизнь обещанное Французской революцией общественное равенство. Членом такой партии и сделался Леон Блюм.
Сергей Петров