Джон Мершаймер: В сущности, я выступаю «структурным реалистом». Я убежден: именно строением, структурой международной системы – архитектурой всей международной системы – в огромной мере и объясняется то, как ведут себя государства. Иначе говоря, не считаю, будто внутренняя политика… Иначе говоря, не считаю, будто национальный состав или организационное строение отдельных государств играют особую роль в обыденном поведении этих держав на международной политической арене.
Постараюсь выразиться поточнее. Думается, одно то, что государства обитают в некоей анархической системе – то есть, системе, где не существует высшей власти, к которой возможно воззвать, если державам грозят невзгоды – уже одно это, да еще и в сочетании с иным фактом: державы никогда не могут быть уверены, что страна, расположенная по соседству с ними, не наберется истинно великой мощи и не примется вынашивать злодейских умыслов – все упомянутое вынуждает государства прилагать неустанные усилия к тому, чтобы сделаться как можно более могущественными. Опять же: причина, побуждающая вас накапливать изрядную мощь, понуждающая стремиться к могуществу – это ваше желание господствовать в своем регионе, ибо тут уж ни одна близлежащая держава не будет способна повредить вам.
Если вы малы и слабы внутри международной системы – значит, вы легко уязвимы. Если вы не обладаете огромной мощью – вашей хрупкостью воспользуется самое крупное и сильное среди соседних государств. Повторюсь: поскольку вся упомянутая система анархична, поскольку высшей власти, существующей выше держав, не существует – взывать о помощи не к кому. Нет ночной стражи, которую можно вызвать по телефону: придите и выручите меня! Положение ваше донельзя шатко, и единственный способ его упрочить – сделаться очень сильным.
Приведу весьма удачный пример, поясняющий суть дела. Задумайтесь о месте, занимаемом Соединенными Штатами Америки в Западном полушарии. Соединенные Штаты, безусловно, самая сильная держава Западного полушария. На севере она граничит с Канадой. На юге она граничит с Мексикой. У западных побережий США океан изобилует рыбой – и у восточных побережий США океан изобилует рыбой. Ни один североамериканец не ложится вечером в постель, опасаясь нападения враждебной страны – а всё потому, что Соединенные Штаты столь могущественны.
Стало быть, в идеале, каждая страна, принадлежащая к международной системе, желает стать как можно более могущественной, ибо это – наилучший способ уцелеть внутри системы, где не существует ни высшей власти, ни стражи ночной; где вы никогда не можете быть уверены, что по соседству с вами не объявится некая страна, вынашивающая злодейские умыслы и обладающая громадной военной мощью.
В мире, которым правит реализм, имеются, по сути, лишь два набора соответствующих теорий: те, что можно именовать реалистическими теориями, относящимися к людской природе, – и структурными реалистическими теориями. Реалисты, занимающиеся людской природой – Ганс Моргентау, разумеется, послужит самым выдающимся представителем этой школы мысли – считают: человеческое существо преисполнено того, что Моргентау зовет animus dominandi (духом [стремления к] господству (лат.) – Переводчик).
Если ту же мысль выразить немного иначе, Моргентау говорит: всякое человеческое существо наделено от рождения типом личности «А» – дорвавшись до власти, человек стремится к еще большей власти, причем погоня за властью превращается в самоцель. Согласно такой теории, только сама людская природа порождает все конфликты, возникающие в международной системе.
Этот образ мыслей весьма отличается от бытующего среди представителей структурного реализма. Структурные реалисты, подобные мне и Кену Вальтцу (Ken Waltz) убеждены: сама структура международной системы – лишь архитектура международной системы, а не природа людская –делает государства агрессивными. Лишь она, и только она, заставляет державы состязаться в мерах, обеспечивающих государственную безопасность. Ибо факт налицо: высшей, надгосударственной власти не существует, и никакое правительство ни в коем случае не вправе надеяться, что иная страна не учинит в один прекрасный день военного нападения – постольку, поскольку все державы состязаются в борьбе за свою государственную безопасность.
Хотя обе «реалистические» школы мысли говорят об одном и том же поведении – довольно агрессивной разновидности соперничества – его коренные причины в обоих случаях различаются. Опять же: с одной стороны, видим реалистов, занимающихся людской природой и пропитывающим ее духом, а с другой стороны – структурных реалистов, сосредоточивающих внимание на самой системе и ее основах.
Я полагаю: любая теория должна исследовать наиважнейшие вопросы, относящиеся к международной политике, – а там, в сущности, поистине важны лишь несколько вопросов. Любой из них имеет прямое касательство к делам войны и мира. Думается, великое преимущество реализма – в том, что он способен поведать об очень многом. Пускай реализм не дает исчерпывающих ответов – он способен поведать об очень многом, относящемся к международной политике.
Одна из привлекательных черт реализма: он скуп на слова и понятия. Проще сказать, реализм – теория простая. Реализм удобопонятен. Горсточка исследуемых факторов описывает окружающий нас миропорядок, поясняет, почему бытие движется определенными путями, откуда берутся наиболее значительные события, подобные Первой и Второй мировым войнам. Думается, для теории важнее всего давать важнейшим событиям простые и удобопонятные пояснения.
Не истолкуйте неверно. Я не утверждаю, будто теории, занимающиеся мелкими событиями, или мелкими соображениями, или малозначащими ситуациями, возникающими в международной политике, никому не требуются. Однако, по определению, важнейшими теориями следует числить именно те, которые посвящены великим вопросам. И наибольшую важность приобретают – полагаю, именно поэтому столь важен структурный реализм – наибольшую важность приобретают изящные и простые теории, скупые на слова и понятия.
Уверен: если в Китае продолжится экономический рост, Китай обратит могущество экономическое в могущество военное и постарается господствовать над Азией – подобно тому, как США господствуют над Западным полушарием. Думаю, по здравым реалистическим соображениям Китай попытается стать азиатским гегемоном – ибо китайцы понимают сейчас и, безусловно, будут понимать в будущем, что лучшее средство, дозволяющее выжить в рамках международной системы – истинно железная мощь.
Китайцы отлично помнят, каково им приходилось между 1850 и 1950 гг., когда страна была очень слабой. Они помнят, каково доставалось им и от великих европейских держав – и от Соединенных Штатов, и от Японии. Потому-то в будущем они хотят стать предельно сильными. И, по-моему, постараются захватить господство над Азией.
А, с другой стороны, Соединенные Штаты не терпят наличия так называемых «равных соперников». Соединенные Штаты не желают, чтобы Китай захватил господство над Азией – и ни перед чем не остановятся, чтобы помешать Китаю в этом. И вполне понятно: соседи Китая – Япония, Южная Корея, Сингапур, Вьетнам, Индия и Россия – отнюдь не желают, чтобы Китай властвовал над Азией. Они станут на сторону США, чтобы сдержать Китай общими силами – во многом так же, как в эру холодной войны европейские и азиатские союзники наши объединялись и были на стороне США, чтобы сдержать общими силами Советский Союз. Думаю, то же самое будет и в случае с Китаем.
Продолжится яростное состязание по части мер, обеспечивающих государственную безопасность – состязание, с одной стороны, меж Китаем, старающимся подчинить себе Азию, а с другой стороны – Соединенными Штатами и державами, Китаю сопредельными, старающимися не допустить господства Китая. Всплывает вопрос, направо и налево обсуждаемый ныне множеством людей: способен ли Китай развиваться и укрепляться мирным путем? Отвечаю: нет. И отвечаю, исходя из моей собственной теории – поскольку немыслимо предрекать будущее, не имея надлежащих теорий.